Марина Барановская: мне говорили, что работы у меня не будет никогда, а адвокатов в Израиле, “как собак нерезанных”

07.05.2024, 11:22 haifaru.co.il

Друзья, с большой радостью сообщаю, что уже завтра, в среду, 8 мая, у вас будет возможность приобрести полезные связи и рассказать о своем бизнесе на встрече #HaifaBusinessClub, а также совместно отметить День Независимости Израиля. Мы пригласили для вас самых ярких спикеров, с которыми будет интересно не только познакомиться, но и сфотографироваться.

Одна из таких спикеров – любимая хайфчанами адвокат и правозащитник Марина Барановская. Уже почти 10 лет она отстаивает интересы израильтян в различных инстанциях. Мне повезло познакомиться с ней два года назад – мы поговорили тогда о сложностях репатриации и о том, как строить карьеру в Израиле. С тех пор в жизни Марины произошло много приятных изменений, но я с удовольствием публикую эту беседу двухлетней давности в надежде, что она вдохновит новых репатриантов смело строить свою карьеру и идти за мечтой.

– Как ты решилась переехать в Израиль? – начинаю я беседу с Мариной Барановской.

– Война, – говорит одно страшное слово Марина.

И я вспоминаю страшный 2014 год, когда начались обстрелы одного из богатейших городов Украины, Донецка. В один момент закрылось абсолютно все, включая суды и стало по-настоящему страшно.

– У меня здесь жил папа, – продолжает Марина, – и как раз незадолго до обстрелов мы приехали в гости на пару недель. Папа очень просил не возвращаться в Донецк, но мы хотели домой, нас слишком много связывало с Украиной, и мы не послушали папу и полетели обратно. В дороге потерялся наш чемодан, и когда нам через пару недель позвонили и сказали, что чемодан нашелся, его уже неоткуда было забирать – аэропорт разбомбили… Это был явно знак.

– Получается, у вас не было нормальной репатриации – со сборами, баулами, бумажной возней?

– Нет. Мы спасались от войны – вначале казалось, пересидим пару недель и всё успокоится. Поэтому взяли только самое необходимое и ценные вещи, и Кота. Месяца через два, когда события усугубились, мы поняли, что это все же был знак выше и пусть, так сумбурно, но мы будем делать репатриацию.

– И как тебе далась вся эта история с оформлением документов и всей бумажной возней? Изнутри это все немного сложнее, чем стандартная и хорошо отработанная процедура репатриации через консульство.

– Я попросила троюродную сестру мне помочь – она ходила со мной в МВД и брала анкету для алии. Помню, как вместе сидели у неё дома в Кирьят-Шмоне, смотрели на горы и консилиумом решали, как заполнить анкету.

-Дальше у тебя все было стандартно – ульпан, поиск работы, адаптация в стране?

– Все было достаточно гладко, но вот с документами о еврействе пришлось заморочиться – я галахическая еврейка, у меня еврейство со всех сторон – и по маме, и по папе, поэтому для меня было принципиально доказать свое право на хупу, и я его доказала. Теперь это мой конёк в работе.

– Можно сказать, что это было твое первое дело?

– Нет, но моё первое дело было именно в раввинском суде и у того же раввина, который проверял моё еврейство. Очень приятный человек.

– И ты с самого начала знала, чем будешь здесь заниматься?

– Конечно. Для меня было принципиально делать именно то, что я умею лучше всего. Ведь у меня была частная адвокатская практика в Донецке, а в донецком национальном университете я была именной стипендиаткой. И если я умею это делать хорошо и получаю от этого удовольствие – я хочу заниматься именно этим…

– Думаю, многим репатриантам стоит поучиться у тебя целеустремленности – начать юридическую практику в новой стране, по новым законам и на новом языке – очень непросто. Я знаю многих адвокатов и врачей, которые переквалифицировались в Израиле в уборщиков и метапелет. Впрочем, не только врачей…

– В Донецке у меня были очень громкие дела – в частности, мне удалось спасти от тюрьмы главного инженера шахты, которого пытались посадить якобы за растрату, помочь многим после сложных ДТП. При этом огромное количество людей в Израиле говорило мне, что я занимаюсь ерундой, что в Израиле адвокатов, как собак нерезаных и что работы у меня не будет никогда. Этих людей нужно посылать подальше в грубой форме. Но стандартный набор специальностей репатрианта мне все же довелось освоить – я убирала и даже работала секретаршей на заводе, правда, очень недолго.

– Насколько я понимаю, самая главная проблема у специалистов твоего профиля – это знание языка. Для такой работы, как твоя, нужен не просто начальный иврит, который дается в ульпане, нужен хороший продвинутый разговорный язык. Сколько времени ты учила иврит, прежде чем смогла выступать в суде?

– Два года. И параллельно работала: первая моя работа была – фотограф в русской редакции. Но мое знание языка значительно улучшилось только после того, как я пошла на курсы, получив дополнительное образование, включая юридический иврит.

Я целенаправленно учила язык, и я особо не верю в эти уровни «алеф» – «далет», тут или говоришь или нет. Но с самого начала я понимала, для меня язык – это ключ к работе и самостоятельной практике. Начинала же, я, естественно, как стажер у адвоката. Тот адвокат, у которого я проходила стажировку очень известен в Израиле и в моей дополнительной рекламе не нуждается – я выбирала его целенаправленно. За время этой стажировки мне удалось подтвердить мой украинский стаж. В Израиле это очень важно, поскольку стаж адвоката свыше 5 лет в стране исхода – это освобождение от основного экзамена. Таким образом после 10 экзаменов и стажировки я почти сразу получила израильскую лицензию.

– Сложно было подтвердить свой украинский стаж?

– Практически невозможно, все мои судебные дела хранились в судах Донецка и туда нужен был только личный доступ, а поехать на эти территории я, конечно, не могла. В результате мне удалось подтвердить стаж без поездки в Донецк. Но мне пришлось показывать записи моих интервью и статьи в газетах.

– Каждое твое дело – это человеческая судьба и отдельная жизнь – расскажи о своих самых любимых делах.

Тут Марина заглядывает в телефон и начинает показывать мне лица своих клиентов и бесчисленные благодарности. За каждым лицом – своя трагедия, своя боль и свое обретенное счастье.

-Это Таня, – говорит Марина, – показывая женщину в возрасте с добрым и светлым лицом, – по уровню интеллектуального развития ей лет 8, у нее было тяжелое осложнение на мозг после болезни. Светлая, бесхитростная и, как ребёнок, добрая. На собеседовании в консульстве она рассказала, как кушала пасочки на Пасху, хотя, не думаю, что она до конца понимает, что такое пасочки и что такое Пасха. И поскольку она летела из Грузии, где большинство жителей – христиане, она получила отказ в праве на репатриацию. Но благодаря моему маленькому вмешательству дети, которые давно живут в Израиле и отслужили здесь в армии, смогли соединиться с матерью…

Дальше я вижу фотографию счастливой семьи, которая обнимает ещё одну маму в аэропорту и к горлу подступает комок. Потом Марина показывает фото счастливой семьи с маленьким ребенком на руках.

– А это Натали, я вытащила ее из депортационной тюрьмы, куда по доносу бывшей жены, ее забрали, пока муж был на работе. В пять утра ее вытащили из постели вместе с двухмесячным ребенком…такие вот почти сериальные страсти.

– Ох, жуткая история…

– Да, у нее было неправильно оформленное «ступро», и мне пришлось поднять все документы, чтобы исправить ситуацию.

– Ну вот, ты помогаешь десяткам людей, соединяешь семьи, привозишь матерей, жен, детей, воспринимая чужую боль как свою – скажи, приходилось ли тебе слышать, что ты приносишь Израилю не пользу, а вред, ведь иногда слышится лозунг “Израиль – только для евреев”. Наверняка кто-то недоволен таким положением вещей.

– Знаешь, я считаю, что, если моя работа делает Израиль счастливее, помогая соединять семьи и возвращать любовь, значит я делаю правильное и полезное дело. Кроме того, мне не раз приходилось возвращать людей в иудаизм. Вернее, восстанавливать справедливость в случаях, когда человек из него, по сути, и не выходил, однако имели место документальные ошибки и разногласия.

Как-то поздно вечером мне написал один мужчина – документы семьи были утеряны, и он никак не мог доказать свое право на репатриацию, при этом у него была обнаружена очень агрессивная форма рака, и он уже практически потерял надежду на успешный исход своего дела. Я до двух ночи изучала все источники, поднимала архивы, и уже к утру у меня готово было для него решение, а еще через пару дней мы ехали в Ашдод, и я барабанила в закрытую дверь МВД с криками: “Выслушайте меня, это очень важно!!! Откройте!!!” В результате мы получили нужные документы, привезли сюда мужчину, которого в срочном порядке прооперировали и теперь он полностью здоров. А в ведь в тот момент его мать уже заложила дом в России, чтобы найти деньги на операцию…

– По сути ты спасла ему жизнь…

– Получается, что так.

– Переживая чужие беды и проблемы как свои, как тебе удается оставаться на позитиве, не унывать и продолжать бороться за справедливость? Ведь ты, можно сказать – на передовой. Люди с самыми печальными и трагическими историями приходят в первую очередь к тебе.

– Мне помогает вот это… – говорит Марина и, сияя, показывает мне десятки отзывов и слов благодарности в своем телефоне. – Для меня важно, что из беспорядка я могу сделать порядок, исправить несправедливость и чью-то ошибку…

Это выглядит действительно очень трогательно – благодарные клиенты пишут Марине самые добрые и теплые слова, шлют фотографии рыдающих от счастья воссоединённых семей – как будто и она сама часть этих семей и окружена огромным числом любящих и счастливых благодаря ее труду родственников.

Спасающий жизнь одного человека – спасает весь мир. Мне вспоминаются Праведники Мира, тащившие из страшных печей Освенцима чьих-то детей. Сейчас время изменилось, но помощь также нужна чьим-то родителям и чьим-то детям, изнывающим в разлуке или страдающим тяжелыми болезнями… Нет медицинских или юридических случаев – есть только человеческая судьба и бесценная человеческая жизнь. Марина – человек, который помогает бороться за эту жизнь. Ведь для многих переезд в Израиль – это единственный шанс выжить.

– Все единогласно говорят мне, что Израиль – это с