Трагедия застрявших людей. Прифронтовые территории Украины глазами польского фотографа
Себастьян Плохарский — польский фотограф-документалист — уже девять лет путешествует по востоку Украины. Он проехал сотни километров на велосипеде в розовом шлеме по Донбассу вдоль линии разграничения, пишет Радио Свобода.
Герои его фотографий — жители прифронтовых территорий, которые оказались забыты и брошены, зажаты между двумя мирами, созданными в результате российской агрессии против Украины. Серию работ об этих людях он назвал "Предсмертные портреты".
– До Украины я был художником, дизайнером, фотографом, занимался коммерческими съёмками: рекламные ролики, клипы, – говорит Плохарский. – Но меня всегда интересовало что-то большее, чем просто деньги, поэтому я и решил поехать в Украину, чтобы снять документальный фильм.
Сначала я просто хотел разобраться, что происходит в Украине, увидеть всё своими глазами. До этого я был в Украине всего один раз. Я учился в Кракове и познакомился с девушкой-украинкой. В 2012 году она позвала меня во Львов. До этого я особенно не интересовался тем, что происходит восточнее Польши. Я родился в 1983 году, и моё поколение было полностью ориентировано на Запад, мы смотрели в сторону Германии, Франции, Америки. Да и наши родители уже были сыты по горло всем, что было связано с Советским Союзом и Россией.
Поэтому я даже не думал, что восток может быть мне интересен, но, приехав в Украину в 2012 году, я был поражён красотой этой страны, её культурой. Это совсем другое общество, абсолютно другое мышление. Это было не похоже ни на Польшу, ни на Францию, ни на Германию. Милые люди, но всё другое. Тогда я и влюбился в эту страну.
– Как же вас занесло на войну?
– Я приехал в Украину в апреле 2015 года. Связался с организацией Babylon'13 – это объединение, которое снимает документальные фильмы. Они делали особенные картины, и я попросил разрешение использовать кадры из их документалок, чтобы освещать ситуацию в Украине.
Я начал делать фильм из их кадров где-то в конце 2014 года, а закончил в марте 2015-го, но один из моих друзей, директор театра, спросил меня: "Зачем ты показываешь эти фильмы, если сам ничего не знаешь о войне?" Он не хотел меня обидеть, но тогда я и правда задумался. Я ведь ничего не знал о том, что происходит в Украине. Я тогда думал, что там действительно идёт гражданская война. Я думал, что, может быть, действительно там живут какие-то русские люди, которые хотят быть свободными. Безусловно, все видели "зелёных человечков" в Крыму, но мне тогда казалось, что в Донецке и Луганске было по-другому. Поэтому перед первой поездкой у меня не было какой-то чёткой позиции.
Когда я впервые оказался в Донбассе, я был потрясен. Все отличалось от той Украины, которую я видел прежде. Как только вы пересекаете реку Днепр, вы оказываетесь в совсем другом государстве: менее организованном, менее богатом, диком в каком-то смысле. И конечно, большинство там говорило на русском.
Но люди там были ещё более приветливы, чем где-либо в Украине. Возможно потому, что они не искушены визитами иностранцев. Они каждый раз удивлялись тому, что я, поляк, зачем-то приехал в Донбасс. Журналисты всегда старались взять меня с собой, потому что с ними ни солдаты, ни местные говорить не хотели. Я же вызывал у них интерес. Обычно иностранцы едут в Киев или Львов, кто вообще захочет поехать в Северодонецк или Славянск? Я люблю эти города, я и сам прожил в Северодонецке в общей сложности почти 2 года, но делать там было особо нечего: однотипные серые здания, да и всё. Но погода там всегда прекрасная, а таких закатов, как в Донбассе, я не видел нигде.
– Вам ведь удалось съездить и в так называемые "народные республики" – оккупированные части Украины. Расскажите об этом опыте.
– Как я и сказал, я ничего не знал о том, что происходит на востоке Украины. Да, я больше поддерживал Украину, потому что у меня там были знакомые, но я всё-таки старался понять, почему же Россия решила напасть, почему всё так происходит. Хотел посмотреть, как живут люди на оккупированных территориях, о чём они говорят, что думают.
Когда я оказался в Донбассе, там ещё шла активная фаза боевых действий. Было страшно ехать туда, потому что я слышал истории о других польских фотографах, которые провели в тюрьмах "ЛНР" и "ДНР" (вооруженные группировки, созданные и подконтрольные России – ред.) несколько месяцев. Я тогда не знал ни украинского, ни русского. Со мной была переводчица, а точнее, просто девушка из Польши, работавшая в одном из благотворительных фондов.
Утром мы пересекли разбомбленный мост в Станице Луганской. На горизонте уже виднелись флаги "Новороссии" и "Луганской народной республики". За мостом закончилась и цивилизация. Никакого закона в "республиках" уже не было.
Уже на первом блокпосту солдаты с автоматами Калашникова, узнав, что мы журналисты, кричали, что мы фашисты, нацисты и хотим манипулировать луганскими детьми. Всех слов я не понимал, но эти вот выхватывал. Аня, переводчица, пыталась объяснить, что мы хотим понять, как вообще живут люди, дети. "Нет, вы не можете ничему учить наших детей! Фашисты!" – кричал сепаратист на блокпосту. Нас долго допрашивали в закопанном в землю фургоне. Они кричали, угрожали нам. Было страшно, честно говоря.
Потом нас отвезли в штаб местной "службы безопасности". Там нас взяли под свой контроль агенты. Один выглядел грубым и бесчувственным. Второго, которого приставили ко мне, звали Вова. Эти агенты ходили за нами повсюду, а после каждого нашего разговора с местными допрашивали их и нас: "О чём вы говорили с этим парнем?" – "Это же просто наша работа". – "Нет, признавайся!" У людей, с которыми мы общались, требовали адреса и номера телефонов. Я был в шоке от того, насколько всё там находится под тотальным контролем.
Но в целом Вова показался мне приятным парнем. Однажды мы даже выпили пива вместе под конец дня. Он сказал тогда, что очень уважает то, что я делаю, но это опасно. Он рассказал, что его делегировали в Луганск из Москвы. Возможно, он хотел подружиться со мной или же просто сделать меня своим информатором, я так и не понял.
Луганск был практически пуст. Огромные, хорошие новые дороги, а машин на них не было. Город некогда пережил индустриальный бум, а люди там жили бедно. Ещё больше меня шокировало то, что молодёжь в университете, с которой мне удалось пообщаться, поддерживала сепаратистов и была настроена пророссийски. Возможно, конечно, они не чувствовали себя свободно и не говорили нам правду, с нами всё-таки зачастую ходил агент, поэтому я не могу принимать их слова за чистую монету, но тогда меня это очень сильно удивило. Конечно, ещё часть людей, поддерживающих Украину и считающих себя украинцами, уехала оттуда. Я встречал и в самом Луганске людей, которые оставались патриотами Украины. Один парень даже скидывал украинским военным позиции сепаратистов, но большинство местных, с которыми мне удалось пообщаться, всё-таки были пророссийски настроены.
Однажды мы вместе с агентами и журналистами местного телеканала "Луганск 24" поехали на позиции сепаратистов (членов вооруженной группировки "ЛНР", созданной и подконтрольной России – ред.). Там мы немного пообщались с бойцами, но агенты не отходили от нас ни на шаг. Поэтому у меня с собой всегда было две карты памяти: одна с наиболее важными и ценными материалами, а другая – та, которую постоянно проверяли эти спецслужбисты.
– Вы не спрашивали их, за что они воюют?
– Они сказали, что созданы для войны. Они были обычными российскими наёмниками, для которых война – это жизнь. Я спросил: за что вы воюете? Ведь здесь же живут украинцы. "Нет, мы сражаемся за Новороссию, за свободу местных людей, этот регион всегда был российским", что, конечно, неправда. Но я точно знаю, что многие наёмники приехали просто за деньгами и острыми ощущениями.
Ребята с местного телевидения показались мне доброжелательными, хоть и занимались пропагандой. Более того, они и нас вовлекли в один из своих пропагандистских сюжетов. Они захотели взять у нас интервью, отказаться мы не могли, но старались отвечать односложно. Первый раз интервью у нас брала молодая девушка, но после разговора она изобразила растерянное лицо и сказала: "Ой, к сожалению, наш оператор забыл включить запись, и разговор не записался, надо будет перезаписать".
Во второй раз интервью у нас брал уже глава телевидения, Тарас Компаниец, он был заместителем министра информации и разработал герб "ЛНР". До войны преподавал графику в Киевском университете, а после Майдана уехал в Луганск создавать "республику". Они опять сказали, что интервью якобы не записалось, но очевидно, что их просто не устроили наши ответы. Третий раз "интервью" проводил уже какой-то агент спецслужб в их штабе. Они сказали, что, если мы не дадим ещё одно интервью, нас просто не выпустят из Луганска. Потом они нарезали все кадры так, чтобы вышел удобный пропагандистский сюжет, который они крутили по телевидению и выложили на ютуб. Я оказался для них полезным идиотом.
Тогда я окончательно убедился, что даже если какая-то часть людей там и хотела какой-то независимости, то у остальных просто не было выбора, потому что всё находилось под жесточайшим контролем: там были агенты российских спецслужб, российские солдаты. Что оставалось делать людям? Только соглашаться.
После этого "интервью" Аня, переводчица, уехала на неоккупированные территории, а я решил остаться подольше и съездить в Донецк. Я понял, что местные "власти" не заинтересованы в международном скандале. Да, они могут что-то говорить и угрожать тебе, но они, скорее всего, побоятся причинить тебе реальный вред. Они старались изобразить из себя цивилизованных и порядочных людей, показать, что "ЛНР" и "ДНР" – обычные государства.
Оккупированная Донецкая область показалась мне более успешным и процветающим регионом. В Донецке, где я был вместе с французским журналистом, за нами уже не следили агенты. Безусловно, они наверняка находились неподалёку, но хотя бы не блуждали за мной по пятам. Жизнь там, казалось, шла, в отличие от Луганска. Рестораны были открыты, люди ходили по улицам.
Но мне запомнилась одна неприятная ситуация. Одним вечером я пошёл на пляж у р
- Последние
- Популярные
Новости по дням
6 мая 2024
