Наш веб-сайт использует файлы cookie, чтобы предоставить вам возможность просматривать релевантную информацию. Прежде чем продолжить использование нашего веб-сайта, вы соглашаетесь и принимаете нашу политику использования файлов cookie и конфиденциальность.
Специально для Крым.Реалии
Колебания крымско-московского маятника рано или поздно должны были прекратиться, и в войне между странами – наступить передышка. Чем закончилось более чем десятилетнее противостояние Бахчисарая и Москвы, и был ли шанс превратить перемирие в мир.Относительный успех предыдущего похода на Московию воодушевил сторонников «партии войны» в Крыму и привел к радикализации позиции хана. По свидетельству посла Афанасия Нагого, в 1565 году ко двору Девлета Герая прибыли послы бея Большой Ногайской орды Дин-Ахмеда с предложением перемирия и даже военного союза, если бы хан решился отбить у Ивана IV Казань и Астрахань. Непримиримый враг ханства бей Исмаил умер еще в 1563 году, что открывало возможности для крымско-ногайского примирения.
Более того, «вместе с ногайскими послами пришел в Крым казанец, Коштивлей-улан, и говорит, что был с ногаями в Москве, где виделся с двумя луговыми черемисинами, Лаишем и Ламбердеем; они приказали с ним к хану, чтоб шел к Казани или послал царевичей, а они все ждут его приходу; как придет, все ему передадутся и станут промышлять заодно над Казанью». Ногайцы передавали Девлету Гераю, что «пока мы были наги и бесконные, до тех пор мы дружили царю и великому князю, а теперь мы конные и одеты: так если ты царевича в Казань с войском отпустишь, то дай нам знать, мы сыну твоему готовы на помощь».
Казанские заговорщики сулили хану 60-тысячное войско из местных жителей, и хотя это число сильно завышено, оно показывает степень неудовольствия московским завоеванием. Сам же Дин-Ахмед обещал: «мне… в Асторохани поверят и в город меня пустят, и я… тебе Асторохань однолично возму».
Общее настроение крымских элит, согласно Нагому, также было решительно антимосковским. «Помириться тебе с московским, говорили они хану, – это значит, короля предать; московский короля извоюет, Киев возьмет, станет по Днепру города ставить, и нам от него не пробыть. Взял он два юрта басурманских; взял немцев; теперь он тебе поминки дает, чтоб короля извоевать, а когда короля извоюет, то нашему юрту от него не пробыть; он и казанцам шубы давал, но вы этим шубам не радуйтесь: после того он Казань взял».
В конечном итоге Девлет Герай заявил Нагому, что замирится с Иваном IV лишь на своих условиях: возвращение Казани с Астраханью и выплата «Мегмет-Киреевых поминок». Нагой ответил: «Как тому статься? В Казани, в городе и на посаде, и по селам государь наш поставил церкви, навел русских людей, села и волости раздавал детям боярским в поместья; а больших и средних казанских людей, татар всех вывел, подавал им в поместья села и волости в московских городах, а иным – в новгородских и псковских; да в Казанской же земле государь поставил семь городов».
19 июня 1565 года в Москву из Крыма вернулся гонец Андрей Мясново с письмами от Нагого, а с ним приехал ханский посланец Акинчей с тремя короткими грамотами Ивану IV. Крымцам в ответ на ханские требования было сказано, что это до добра не доведет. За обеденным столом гонцам были подарены, по обычаю, шубы, но попроще, чем раньше. А когда один из них возмутился, сам царь ответил: «За то ли вас нам жаловать, что царь ваш нарушил клятву, Рязань повоевал, а теперь Казани да Астрахани просит? Города и земли за чашею да за хлебом не берутся».
В официальном послании Девлету Гераю все его требования были отвергнуты. Иван IV заявил, что Казани и Астрахани не отдаст, что же до «Магмет-Киреевских» поминок, то они будут выплачены лишь после размена послами (читай: заключения мирного договора). Царский гонец Семен Бертенев повез ответ хану уже в середине июля.
Наученный прошлогодним горьким опытом, Иван IV уже в марте принял меры: «для крымского неправды, что с царем и великим князем гонцы будто ссылается, а на государевы украйны приходил, и для бережения государь воеводам по берегу и по украйным городам стоять велел». Гарнизоны приграничных городов были усилены, а по Оке развернуты 5 полков. На случай нападения главных сил хана часть рати должна оставаться на месте, прикрывая переправы, а другая – обходить врагов вдоль берега, громя отделившиеся отряды. А 19 мая, получив весть о появлении крымцев на Муравском шляху в районе современной Харьковщины, Москва отправила в Калугу несколько «статей» (рот) стрельцов на подводах – еще не мотопехота, но уже близко по задумке.
Пересказывая историю боевых действий 1565 года, Нагой утверждал, что Девлет Герай встретил по дороге на Московию Бертенева и, прочитав послания Ивана IV, якобы решил повернуть назад. Но что элиты, что рядовые крымцы будто бы воспротивились этому, поскольку многие люди пошли на войну, влезши в долги, и хан продолжил поход. Выглядит странно, что московский гонец ехал к крымскому правителю с середины июля до середины сентября и столкнулся с ним на полпути. Еще более странной выглядит предполагаемое поведение Девлета, ведь в царских посланиях все его требования были отвергнуты. Так что, скорее, всего, Бертенев умышленно искал хана, и не застав того в Крыму, отправился за ним вслед, чтобы остановить или хотя бы задержать путем переговоров. Но эта попытка ожидаемо провалилась.
21 сентября 1565 года крымское войско было замечено на переправе через реку Торец, так что внезапного нападения не случилось. 7 октября хан вместе с калгой и 15-20 тысячами воинов прибыли под городок Болохов юго-восточнее Тулы, «и из наряду по городу стреляли и к городу приступали». Но воевода «князь Иван Золотов с детьми боярскими из города выходил и с ними дело делал, и языки поймал, а посаду ближних дворов пожечь не дал». Тем временем к городу приближалась рать загодя предупрежденного большого воеводы Ивана Бельского. Не желая вступать в открытую битву, Девлет Герай отступил уже 9 октября, даже, против обыкновения, не «распустив войну», т.е. не опустошив местности. Лишь немногие фуражиры стали жертвами московитов.
Этот весьма неудачный поход стал последним «колебанием маятника» на этом этапе крымско-московских отношений. Десятилетием ранее хан угрожал сердцу Московии, затем царские войска впервые в истории грабили Крым, а теперь баланс сил был восстановлен, и обе стороны нуждались в передышке. Сыграла свою роль и непреклонная позиция Нагого, который заявил крымским мурзам: «Если царь ваш отправит послов и нас отпустит, то мы ехать рады, а станет высылать без послов и без дела, то мы не поедем; лучше нам в Крыму помереть, чем ехать без посла».
В новом, 1566 году Девлет Герай еще раз прислал к Ивану IV гонцов с требованием больших поминок для перемирия и Казани с Астраханью для заключения вечного мира, но царь прямо ответил им: «Мы, государи великие, бездельных речей говорить и слушать не хотим». Тем не менее, переговоры продолжились в Бахчисарае, куда в июле прибыли московские посланники. Царь был согласен на компромисс: он будет выплачивать «Магмет-Киреевы поминки», если хан откажется от претензий на Казань и Астрахань. Девлет, перед лицом военных неудач и сложных отношений с королем польским и великим князем литовским Сигизмундом II, который не спешил выплачивать обещанных щедрых подарков, склонялся к принятию этого предложения.
Однако довольно неожиданно Девлет Герай поставил новое условие для подписания договора – отказ Ивана IV от перемирия с Сигизмундом II. Хан опасался, что царь и король, завершив войну, могут вместе выступить против Крыма. Это едва не случилось десять лет назад и вполне могло повториться вновь. Поэтому 16 июля он откровенно заявил посланникам: «Я же с государем вашим ныне доброго дела хочу прямо. Только же государя Вашего опасаюсь и дважды о том ссылаться не хочу. Государь же ваш не верит мне, а я же не верю государю вашему». Тем не менее, какая-то договоренность была достигнута, хотя и без письменной фиксации и, соответственно, без взаимных присяг.
В итоге в сентябре 1566 года в Москву прибыло большое крымское посольство с людьми не только хана, но и калги, и беев – всего 130 человек, не считая купцов, а в Бахчисарай отправился посланником Лука Новосильцев. Это был первый за десятилетие год без боевых действий между крымцами и московитами. А бывший союзник Крыма – Литовско-Польское государство – напротив, впервые за много лет подверглось нападению. Галичина и Подолье были разорены крымскими отрядами, а Покутье – союзными им молдавскими; польско-литовская армия была окружена в Меджибоже, но отбила атаку.
А в январе 1567 года крымские гонцы передали Ивану IV очередное предложение Девлета Герая «быть в крепкой дружбе и братстве», сделанное на фоне похода хана на «царева… недруга на литовского короля». И для продолжения переговоров в феврале взяли с собой на полуостров посланника Семена Алябьева (впрочем, что в его грамоте, что в грамоте предшественника вопросы Казани, Астрахани и «Мегмет-Киреевых поминок» не поднимались).
Но это фактическое перемирие, продолжавшееся весь 1566 год и еще по нескольку месяцев до и после, оказалось недолговечным. По какой-то причине уже весной 1567 года 3-тысячный отряд Осман-мурзы Ширинского пограбил московские пограничные земли. Скорее всего, это было самоуправство могущественного аристократа, а не результат целенаправленной политики хана, но тревожный звонок прозвучал.Далее, уже в мае в Крым отправился королевский посол Александр Владыка, везя с собой «обильную казну» – товаров и денег на 30 тысяч грошей (вдвое больше, чем в 1563 году). Это позволило восстановить крымско-литовские отношения.
В том же году прибыли и посланники от черкесских князей с жалобой на планы Ивана IV возвести на Тереке крепость – «и если он город поставит, то не только им пропасть, но и Тюмень и Шевкал будут за Москвою».Девлет Герай заявил Нагому: «Ко мне пришла весть, что государь ваш хочет на Тереке город ставить; если государь ваш хочет быть со мною в дружбе и братстве, то он бы города на Тереке не ставил, дал бы мне поминки Магмет-Киреевские, тогда я с ним помирюсь. Если же он будет на Тереке город ставить, то, хотя давай мне гору золотую, мне с ним не помириться, потому что побрал он юрты бусурманские, Казань да Астрахань, а теперь на Тереке город ставит и несется к нам в соседи».
9 октября 1567 года в Москву
