Наш веб-сайт использует файлы cookie, чтобы предоставить вам возможность просматривать релевантную информацию. Прежде чем продолжить использование нашего веб-сайта, вы соглашаетесь и принимаете нашу политику использования файлов cookie и конфиденциальность.
Моя история – это история обычного человека. Социолог, психолог, медиаэксперт, у меня есть дочь 14 лет, мой дом — Харьковская область, 12 км от границы с рф, это фактически прифронтовая территория сейчас.
Как работают журналисты в зонах боевых действий и что происходит в Херсоне
Я проработала 20 лет в университете на разных должностях, с 2016 по 2021 год была руководителем отдела рекламы и брендинга Каразинского университета.
Что касается журналистики, с 2008 года я являюсь председателем и основательницей ОО «АСТ», которая проводит тренинги по медиграмотности, организует школы и различные мероприятия для журналистов и дипломатов — в том числе с акцентом на то, как писать и говорить о войне.
Ольга Гужва: о работе журналиста на войне Фото: facebook.com/o.guzhva
Также в 2015 году при поддержке посольства США в Украине я основала и возглавила онлайн-радио ЗИР, платформу для обучения студентов и школьников. Мы провели медиа-школы для школьников и студентов, создали тысячи подкастов, а в конце 2021 — начали обучать военной журналистике.
Мы из Украины: как специалистка по Чернобылю спасает животных и библиотеки и пишет книгу о войне
Еще одна инициатива, связанная с медиа — ГС «Консорциум ветеранских организаций Востока», чьей соучредительницей я являюсь с 2020 года. В частности, сейчас мы реализуем проект при поддержке IMS – Медиацентр Восток.
Также с января 2022 года я работаю на линии фронта с иностранными медиа, а с июня 2022 года — являюсь программной менеджеркой проекта Ukraine Voices IWPR (Institute for War and Peace Reporting — прим. ред.).
Участвую в куче различных проектов для общин и перемещенных лиц, проектов по культурной дипломатии и т.д.
Для меня война началась не 24 февраля 2022 года, а 9 лет назад, и между этими двумя датами не было мира.
Была война — несколько странно, что не всем очевидна, но реальна, как и сегодня. На ней гибли люди, люди эвакуировались с территорий боевых действий, были боль и потери, были страхи людей, бежавших от обстрелов. Эти ощущения сейчас знакомы каждому, но они были очень далеки для большинства 9 лет назад.
Мы из Украины: почему активистка Ирина Земляная вынуждена скрываться от преследований россии
В 2014 году я только что вернулась со стажировки из США. Именно в этот период многие усилия и контакты были задействованы для того, чтобы привлечь внимание к событиям в Украине, но иностранные медиа приходилось уговаривать об этом писать.
Что касается дезинформации со стороны россии и ИПСО, тогда ей наиболее подходило выражение «не все так однозначно».
Следует отметить, что Евросоюз официально признал угрозу распространения дезинформации только в 2015 году (Action Plan against Disinformation). Но настоящее осознание масштабов угроз пришло только в 2016 году, а до реальных действий вообще дошли только в 2022 году.
Ольга Гужва: западные медиа до 2022 года неохотно писали о войне в Украине. Фото: facebook.com/o.guzhva
Война в Украине была невероятно тяжелой темой, а количество материалов по освещению событий было существенно меньше того, что делала россия. Эта тема была непонятна и неоднозначна для большинства иностранцев.
Мы из Украины: как команда Юлии Савостиной возит еду и строит жилье для переселенцев
События вокруг МН17 немного заставили задуматься, но россия не сдавала свои позиции по производству нарративов и дезинформации.
Надо признать, что тогда информационный фронт мы не держали и не сильно пытались, на самом деле.
Сейчас у нас есть новые вызовы и новые игроки, но старые проблемы.
Мы не готовились к войне. И это не только о медиасообществе, это всеобщая история.
Не было проведено никаких тренингов для редакций по тактической медицине, не было никакого понимания моментов работы на линии фронта, отсутствовало обеспечение журналистов средствами индивидуальной защиты.
Журналисты не были готовы к полномасштабной войне. Фото: facebook.com/o.guzhva
Новая фаза войны застала нас врасплох, мы были не готовы.
Да, мы справились и справились достойно, но это стоило жизни тем журналистам, которые погибли, ранены или взяты в плен. Это слишком высокая цена беспечность в течение 9 лет.
Война актуализировала для украинской журналистики необходимость самоопределения, запустила процессы формирования субъектности, создание новой формации независимых и профессиональных медиа.
Мы из Украины: как украинские писатели пекут пироги и шьют теплую одежду для фронта
Очень важны в этом процессе саморегулирование и сплоченность медиасообщества, ведь именно это позволит противодействовать цензуре со стороны государства.
Существует много неотложных проблем, которые нужно решать совместно — это и проблемы аккредитации, и единственная пресскарта, и подготовка журналистов для работы в условиях войны.
Мы потеряли 9 лет, и сейчас нет ни пула профессионально подготовленных военных журналистов, ни пресс-офицеров, которые понимают законы информационного пространства и современно подготовлены. Это усложняет нам работу сейчас, но мы держимся, достойно держимся.
Еще один интересный вопрос, который задавал себе каждый журналист, работавший на линии фронта, — язык вражды: гарантировано ли право Европейской конвенции на свободное выражение своего мнения и позиции.
Ответ, конечно, очевиден по профессиональным стандартам, но очень трудно было, особенно с самого начала, провести границу между позицией гражданина и профессиональной позицией. Много об этом говорили на публичных мероприятиях.
Мы из Украины: как киевская поэтесса создала «батончиковый батальон» для поддержки военных на фронте
Сейчас уже не так остро стоит эта проблема, но сначала было много эмоций, которые хотелось транслировать.
Вот несколько объяснений, которые уже должны стать очевидными для каждого украинского (и не только) журналиста:
Это потому, что они не понимают, как на самом деле происходят вещи в полях, и вместо того, чтобы признать и строить диалог с практиками, они создают приказы и процедуры вместо действенных алгоритмов и протоколов взаимодействия.
Мы из Украины: как механики и бывшие повара ремонтируют машины со свалок для фронта
Потому что они банально опасаются признать свою некомпетентность. Так и хочется им сказать: страшно – это о другом. Вы даже не представляете, как это, когда реально страшно.
Война изменила твое чувство безопасности, ты воспринимаешь страну как зоны в которых ты работаешь в РРЭ и спишь полностью одетым и обутым, и другие, где ты можешь позволить себе жить нормальной жизнью.
Труднее всего приезжать к себе домой в бронике и шлеме, фоткать остатки ракет у себя во дворе (частный дом, Харьковская область, 12 км до границы с рф — прим. авт. ), где прошло твое детство, где выросла твоя дочь.
Часто спрашивают, страшно ли? Чувства ужаса не может не быть: у тебя перехватывает дыхание от каждого взрыва, ты физически реагируешь на каждый звук. Но ты продолжаешь действовать, выполнять свою работу, потому что ты хорошо подготовлен и имеешь определенные навыки выживания. Такая реакция на громкие звуки сохраняется даже, когда ты вдали от линии фронта, в относительно безопасных городах.
Умирать не страшно, страшно жить с сознанием, что ты мог что-то сделать, а не сделал, это реально страшно осознавать, что ты просто ждал, пока все кончится.
Война — это не Голливуд, достаточно часто, особенно иностранные журналисты, этого не осознают.
За каждым кадром, сюжетом – десятки часов планирования и подготовки, командной работы. Но ни одно фото не стоит жизни человека.
Мы из Украины: как волонтеры, рискуя жизнью, 5 месяцев закрывают разбитые окна в домах харьковчан
Трудно слышать истории людей, которых пытали или насиловали, были свидетелями ужасных событий. Еще труднее слушать сторонников «русского мира», ожидавших его, а сейчас считают, что им все виноваты.
Ольга Гужва: что журналисту следует знать об освещении войны. Фото facebook.com/o.guzhva
Трудно возвращаться в тыл к нормальной жизни, просто идти по улицам, пить кофе, держаться за руки, целоваться, обниматься.
У меня в квартире, в относительно безопасном городе в тылу, рядом с кроватью стоит броник и собранный рюкзак, а когда мы идем в город, у меня с собой всегда аптечка и турникет. Прогулка по парку превращается в активацию алгоритма безопасности поиска замен, и это подсознательно. Мы шутим, что фразу «по газонам не ходить» придумали люди с ПТСР.
Мы из Украины. Как приют «Хатуль Мадан» во время войны эвакуирует животных и ищет им семью
Война сделала нас радикальными и нетолерантными. Но именно эти вещи делают тебя подлинным.
Ты – это твои компетенции, потому что работа на фронте не терпит фейков и ложных статусов. Прежде чем ехать на фронт, нужно дать ответ на основной вопрос «кто ты?», «чего ты стоишь?», «в чем твоя сила?», как бы смешно это ни звучало, но это так. Неверный ответ или ложное определение может стоить тебе или твоей команде жизни.
Главный враг на фронте – это некомпетентность.
На войне нет гендера, и это правда, но есть пол. Никто не учит женщин перед поездкой в зону проведения боевых действий простым вещам.
Ведь больше всего сложностей вызывают именно они, простые и понятные в тылу моменты, абсолютно за пределами понимания на фронте.
Мужчины более приспособлены для работы в экстремальных условиях физиологически, но это не значит, что женщины не могут. Могут даже лучше, но для них это дополнительный челлендж.
Вегетарианское и веганское меню для военных: можно ли его сделать в Украине
Никто не учит журналисток, как делать в бронике бытовые вещи, когда ты в зоне проведения боевых действий, и нет возможности его снять, как сходить в туалет. К примеру, как работать в таких условиях, когда у тебя месячные, которые от стресса и постоянных нагрузок могут быть не по графику. На тренингах обычно об этом не говорят.
На войне ты можешь бодрствовать долгое время, учишься спать по 15 минут, не есть, вообще можешь много сверхчеловеческих вещей. Ты можешь спокойно задавать вопросы и слушать ответы о пытках, убийствах родных и многих других ужасов, спокойно, взвешенно, профессионально.
Контрнаступление Украины после Херсона: на что надеются россияне и как можно вернуть Крым
Но потом,
