Как работают журналисты в зонах боевых действий и что происходит в Херсоне

23.11.2022, 15:05 thepage.ua

Украинские журналисты, начиная с 2014 года, рискуют жизнью, освещая события войны россии в Украине. Еще опаснее их работа стала с 24 февраля 2022 года, когда практически замороженная гибридная война превратилась в полномасштабную, и безопасных зон или мест в Украине вообще не осталось. Но самый большой риск, конечно, в работе в зонах боевых действий или прифронтовых городах. Мы из Украины: как специалистка по Чернобылю спасает животных и библиотеки и пишет книгу о войне О том, насколько изменилась работа журналиста, освещающего работу военных на передовой жизни гражданских у фронта и в деоккупированных регионах, с 24 февраля, почему украинские журналисты стали работать фиксерами на западные медиа, и насколько важно им иметь доступ к событиям войны здесь и сейчас, побеседовал с журналистом и фотографом Стасом Козлюком, который на момент интервью находился в деоккупированном Херсоне. Стас Козлюк: как работают журналисты в прифронтовых городах. Фото: facebook.com/tetyana.teren Стас рассказал, чем занимается с 2014 года и как его жизнь изменилась с февраля 2022 года, что происходит в Херсоне сейчас и как СМИ изменили взгляд Запада и всего цивилизованного мира на войну в Украине. Как давно вы занимаетесь освещением событий войны? Я не считаю себя военкором, потому что я не специализируюсь на освещении войн. То есть я работаю только в Украине с 2014 года, собственно с тех пор, как россия оккупировала часть Донбасса, потому что в Крым я, к сожалению, не попал. В журналистике я работаю с 2009 года, начал фотографировать в 2013 году, писать начал в 2011 году. Мы из Украины: почему активистка Ирина Земляная вынуждена скрываться от преследований россии До 2022 года, к моменту полномасштабного вторжения россиян, я специализировался на теме преступлений времен Революции достоинства, то есть это убийства, похищение протестующих, различные типы нарушений, совершенные правоохранителями, привлечение титушек и т.д. Отслеживал несколько важных судов, в частности, суд по расстрелам на Институтской 20 февраля 2014 года. Сейчас, к сожалению, у меня нет времени, чтобы очень плотно следить за этим делом. Стас освещает войну в Украине с 2014 года. Фото: Макс Левин, январь 2022 Кроме того, я специализировался на темах судебной реформы, прокурорской реформы и полиции. И тоже время от времени ездил на Донбасс писать о войне. В большинстве своем я работал с гражданскими и не так часто — с военными, но в принципе какое-то отдаленное представление о том, что такое война, имел. Насколько изменилась ваша работа от 24 февраля 2022 года – полномасштабного вторжения россии в Украину? Во-первых, работы стало больше, и дома я практически не бываю, то есть если до 24 февраля я ездил в командировку раз в месяц или раз в несколько месяцев, то сейчас я фактически живу в командировках, и за все эти месяцы я дома был, наверное, в сумме месяца три. Это сложно. Мы из Украины: как команда Юлии Савостиной возит еду и строит жилье для переселенцев Во-вторых, для украинских медиа сейчас не самые простые времена, поскольку рынок рекламы схлопнулся, и по понятным причинам — из-за возросшего курса доллара и так далее — читатели не могут так активно поддерживать свои медиа, я практически с украинскими медиа не работаю как штатный журналист. Сильно урезаны гонорары, сильно урезаны зарплаты, и если бы я работал только с украинскими медиа, это не позволяло бы мне ездить в командировку и работать там, где я работаю. Поэтому в этом году я начал работать как фиксер с иностранными журналистами, и это на самом деле для украинской журналистики очень грустно, когда у меня много друзей-журналистов, фотографов, фоторепортеров, которые были вынуждены работать фиксерами, потому что там значительно выше гонорары. При этом западные медиа не так часто, к сожалению, контрактуют украинских журналистов, фотографов. Не знаю, по каким причинам, возможно, они считают нас слишком пристрастными в этой войне. Мы из Украины: как украинские писатели пекут пироги и шьют теплую одежду для фронта Часть моих коллег работает как фотографы и пишущие журналисты с западными изданиями, но большинство, к сожалению, стали фиксерами. Фиксер — человек, который решает разные типы проблем, то есть ищет героев темы, договаривается о встречах, иногда решает логистику, работает переводчиком, водителем — и кем угодно. Но при том, что ты выполняешь такую черновую работу, ты все равно получаешь гонорар выше, чем ты смог бы получить, работая журналистом с украинскими медиа. Это грустно, и наверное, это самая большая перемена сейчас в моей работе, то есть я вынужден работать фиксером, чтобы заработать деньги для того, чтобы поехать делать истории для украинских медиа. В каких прифронтовых населенных пунктах вы побывали, насколько это опасно? Если сравнивать происходящее на Донбассе до 2022 года, до 24 февраля, то у нас был заморожен конфликт, фактически. То есть время от времени на разных линиях фронта было какое-то оживление, обстрелы были более сильными, более частыми, но в принципе линия фронта была стабильной. И ты знал типы используемых вооружений. Мы из Украины: как киевская поэтесса создала «батончиковый батальон» для поддержки военных на фронте К примеру: ты приезжал в условное Золотое-4, или в Красногоровку, в Авдеевку, ты знал, в какой зоне надо надеть бронежилет. То есть, подъезжая к линии фронта на 2-3 км, ты надевал бронежилет, потому что знал, что это дистанция, с которой тебя может достать миномет. Ты его надевал, и шел работать с военными, с гражданскими, в окопы и так далее. Потом ты из этой зоны уезжал, и ты знал, что если ты отъехал от линии фронта на 10 км, ты в безопасности. В момент интервью Стас Козлюк находился в деоккупированном Херсоне. Фото: facebook.com/stas.kozluk Сейчас это не так, то есть прилететь может даже в Закарпатье, и безопасных зон как таковых не существует. Это, наверное, самое большое изменение. То есть, мы сейчас с коллегами работаем в Херсоне, остановились у наших друзей, они относительно далеко от линии фронта, но мы слышим и прилеты русской артиллерии, и звуки работы минометов, если приближаться к Днепру. Ты понимаешь, что ты в этом городе в опасности. Или, например, когда мы жили в Николаеве этим летом, и там линии фронта было километров 50, и, бывало, ты ночью просыпался от того, что город обстреливают, например, ракетами С-300. То есть безопасной зоны не существует. Мы из Украины: как механики и бывшие повара ремонтируют машины со свалок для фронта Населенные пункты, в которых я был: Бахмут, собственно, там меня полномасштабная война и застала, потом это был Харьков в марте, Кривой Рог, потом в апреле-мае – это снова был Бахмут, окрестности села Пески, линия фронта вблизи Курахова. Плюс, в начале апреля, когда деоккупировали север Киевщины, я работал там, потом мы с коллегами ездили в Сумскую область работать, там снимали — это история о последствиях присутствия «русского мира», о последствиях присутствия россиян в Украине, о последствиях оккупации. Мы из Украины: как волонтеры, рискуя жизнью, 5 месяцев закрывают разбитые окна в домах харьковчан Потом летом мы работали активно в Николаеве и его окрестностях, работали вместе с ГСЧС, ездили в военные на позиции, и сейчас это Херсон. Какие истории больше всего запомнились из поездок? Я до сих пор не могу забыть трупы на Житомирской трассе. Мы с коллегами ехали в направлении Бучи, мы доехали до села Дмитровка, сняли там разбитую русскую колонну, нас дальше не пропустили на блокпосту, и местные сказали, что по дороге, если ехать по Житомирской трассе, там где-то стояли россияне, и, по слухам, там расстреливали гражданских. Мы решили это проверить, туда поехали, собственно, увидели то, что увидели, и это было тяжело, потому что к такому подготовиться сложно. Трудно подготовить себя к тому, что ты увидишь несколько десятков убитых и сожженных людей. Это, наверное, запомнилось больше всего из таких ужасов. Еще замученные люди в подвалах…такое. Мы из Украины. Как приют «Хатуль Мадан» во время войны эвакуирует животных и ищет им семью Из положительных вещей, наверное, это деоккупация Херсона, потому что, честно, я ее ждал где-то с начала лета, то есть когда начал активно двигаться фронт на юге. Очень запомнилась работа спасателей, потому что это невероятные люди. Когда продолжается обстрел, но у них есть сообщения о том, что есть попадание в больницы, гражданские дома, угроза ранения гражданских, угроза гражданским, они даже под обстрелами могут ехать и работать, потому что они должны спасать людей. И это очень круто. Занимаетесь отдельно волонтерством, кроме основной работы? Если да, то каким? Конечно, когда едешь на деоккупированные территории, ты не можешь просто с пустыми руками ехать. Ты не можешь не попытаться помочь людям, потому что это было бы неправильно. По Киевщине мы ездили с коллегой, и мы занимались непрофессиональным волонтерством или как это правильно сказать. То есть мы занимались журналистикой, но параллельно у нас в багажнике в машине было несколько пакетов с едой, которые мы раздавали людям, с медикаментами. Вегетарианское и веганское меню для военных: можно ли его сделать в Украине Знакомые нам подарили несколько простых мобильных телефонов, чтобы раздать людям, которые потеряли мобильные телефоны из-за россиян. То есть россияне у них забрали телефоны, и мы привезли им на замену что-то очень простое, но позволявшее позвонить родным и сказать, что они живы-здоровы. Сейчас мы приехали в Херсон тоже с волонтером определенной — не скажу, что совершенно случайно, но мы должны ехать на Херсон, знакомые сказали, что у них есть буржуйки, мы спросили знакомых в Херсоне, нужны ли им буржуйки, они сказали, что нужны, мы их погрузили в машину и привезли. Нам не тяжело, а кому-то это может помочь. Но в основном все же журналистка, да. Сейчас вы находитесь в Херсоне, освобождения которого так долго ждала вся страна. Расскажите, пожалуйста, о ваших впечатлениях от деоккупированного города, настроениях местных жителей. Херсон не выглядит как Мариуполь, и это важно. То есть он не выглядит полностью уничтоженным городо