Подводный велосипед и фантазии Жюля Верна. Откуда у России появились субмарины

10.02.2024, 15:53 ru.krymr.com

120 лет назад, 9 февраля 1904 года, началась Русско-японская война. Кроме цусимского разгрома русской эскадры, она примечательна ещё и тем, что в Порт-Артуре и Владивостоке впервые была сделана попытка применить новое оружие: подводные лодки. В тот момент у Российской империи их было больше, чем у любой другой страны мира. Вот только добраться до японских кораблей русским подводникам так и не удалось. И, не разобравшись, на что способно новое оружие, русские адмиралы решили, что субмарины им не очень-то и нужны. Об истории российского подводного флота читайте в материале Сибирь.Реалии.

29 апреля 1905 года два японских миноносца появились у мыса Поворотный в 70 километрах от Владивостока. Они "нащупывали" подходы к русскому порту, чтобы проложить путь для главных сил эскадры адмирала Хайхатиро Того. Погода для разведки стояла превосходная: море почти не волновалось, и на нем обширными полосами лежал туман, в котором при случае мог бы спрятаться целый флот. Но до русского флота оставались тысячи миль: эскадра адмирала Рождественского еще только направлялась в сторону Ханоя, где ей предстояло соединиться с 3-й Тихоокеанской эскадрой, чтобы вместе идти в сторону Владивостока. Через Цусимский пролив. Все это должно было случиться через месяц, а пока бороться тут было практически не с кем, и капитаны миноносцев не столько искали противника, сколько зарисовывали мели, рифы и фарватеры, измеряли скорость течения, то есть занимались вещами сугубо мирными. Тем неприятнее было их удивление, когда наблюдатели заметили между миноносцами и берегом странный движущийся предмет, непохожий ни на один известный им корабль. Предмет напоминал перевернутую вверх килем яхту, однако двигался довольно энергично и явно направлялся в сторону японского отряда.

По команде капитана головного миноносца предмет был обстрелян из носового орудия. Канониры успели сделать десять или двенадцать выстрелов, но снаряды ложились слишком далеко от маленькой и маневренной цели. А потом она вдруг и вовсе исчезла, постепенно погрузившись под воду целиком. Еще несколько секунд наблюдатели видели, как поверхность моря разрезает какая-то длинная труба, но потом исчезла и она.

– Русская подводная лодка! – передал сигнальщик первого корабля. – Разворачиваемся и уходим!

И миноносцы направились к ближайшей полосе тумана.

Минут через десять на месте, где они только что находились, из воды осторожно показался перископ, а затем всплыло и все остальное – небольшая стальная "тушка" пузатой русской подводной лодки "Соболь" (вообще-то американской, проекта Holland, но об этом потом). Над лодкой повисло облачко бензинового выхлопа, и, включив все свои 160 лошадиных сил, "Соболь" ринулся в погоню. Но тут у него не было шансов: быстрые и легкие японские миноносцы стремительно таяли в тумане. Проплыв в их сторону несколько миль, командир "Соболя" Владимир Трубецкой махнул рукой и вернулся на прежний курс, вдоль берега – во Владивосток.

Примерно так выглядело первое в XX столетии (и единственное в Русско-японской войне) столкновение подводных лодок с противником. Эпизод по меркам войны мелкий и второстепенный. Однако существует версия, будто именно он сыграл ключевую роль в том, что японцы не решились на блокаду Владивостока с моря. Даже сам факт существования подводной лодки мог испортить противнику настроение всерьез и надолго.

А факт, как говорится, был налицо.

Вообще-то подводную лодку как раз для этого и придумывали. Десятки (а если хорошенько посчитать, так, пожалуй, сотни) изобретателей на протяжении столетий мечтали создать это коварное чудо-оружие и клятвенно обещали королям, императорам и президентам, что "океан будет наш". Эскизы Леонардо да Винчи, лодка Дреббеля, испытанная королем Яковом на Темзе, "потаенное судно" крестьянина Никонорова, которое ныряло в Неву на глазах у Петра Первого… Все это были неуклюжие игрушки, от которых не было никакого проку. "Черепаха" американца Бушнелла, пытавшаяся взорвать английский фрегат во время войны за независимость, и злополучная "Ханли", где гребной винт крутили восемь матросов, взорвавшая во время войны Севера и Юга миной на длинной палке шлюп северян, но и сама отправившаяся вместе с ним на дно… Эти лодки тоже мало походили на грозное оружие, скорее – на средство изощренного морского самоубийства. Но время шло, техника совершенствовалась, и во второй половине XIX столетия субмарины начали постепенно приобретать черты современных боевых кораблей. Все равно они были "штучным товаром", экспериментальными образцами, которые худо-бедно могли погружаться под воду метров на 20, совершать там какие-то маневры и (не всегда) всплывать на поверхность. Время от времени какое-нибудь судно тонуло, порой вместе со своим изобретателем, как та же злосчастная "Ханли", которую несколько раз поднимали со дна и возвращали в строй, пока она окончательно не исполнила свой воинский долг. Подводная лодка русского изобретателя Ивана Александровского в 1870 году тоже утонула во время испытаний, но, к счастью, без экипажа. Лишь в конце 70-х годов XIX века появились "серийные" подводные лодки, которые кто-то осмелился принять на вооружение. И, что интересно, этим "кем-то" была Россия.

Да, звучит невероятно, но именно в России впервые в мире начали собирать флот боевых субмарин. Это произошло в 1881 году, когда военное ведомство заказало на Невском заводе в Санкт-Петербурге и на заводе Плато во Франции целых 50 подводных лодок конструкции изобретателя Стефана Джевецкого. Некоторые из них успели даже принять участие в Русско-японской войне – если не в качестве реальной военной силы, то по крайней мере в качестве психологического оружия. Но об этом – чуть дальше.

А пока обратимся к личности самого изобретателя этих субмарин, Стефана Джевецкого. Ей богу, она того стоит.

Как понятно из имени и фамилии, по крови Джевецкий был поляком, причем из довольно знатного шляхетского рода. Говорят, его дед Иосиф Джевецкий вместе с Тадеушем Костюшко участвовал в "ноябрьском восстании" 1830 года, которое подавила Россия (так называемом Первом Польском восстании). Но семья была богатая и владела недвижимостью в Санкт-Петербурге, Одессе и Париже, хотя жить после подавления русским императором польских свобод, конечно, предпочитала не в России, а во Франции. Поэтому "великий русский изобретатель" Джевецкий детство и юность провел в Париже. Там он окончил лицей иезуитов Святой Барбары и поступил в Центральную школу искусств и мануфактур – главную кузницу французских инженеров. Там, кстати, учились такие знаменитости, как Арман Пежо, Андре Мишлен, авиатор Луи Блерио, а однокурсником и другом Джевецкого был сам Гюстав Эйфель. Правда, в 1863 году из Парижа Джевецкий отлучился почти на год в Варшаву, когда в Польше вспыхнуло второе восстание, но не попался русским на баррикадах и после разгрома повстанцев благополучно вернулся во Францию, чтобы закончить образование и начать собственную карьеру инженера. Спустя несколько лет у него уже было запатентовано несколько интересных приборов и разработок, в том числе автоматический прокладчик курса для кораблей, который экспонировался в 1873 году на всемирной выставке в Вене. Одним словом, профессиональная жизнь складывалась многообещающе. Да и в светской жизни Парижа юный изобретатель был не последней фигурой: он постоянно принимал участие в вечеринках, появлялся на приемах и балах. Красавца-поляка, которого к тому же сопровождали слухи о его подвигах на баррикадах в 1863 году, охотно принимали во многих домах.

Казалось бы, такой человек не может даже и подумать о том, чтобы поступить на службу российскому императору. Однако именно это с Джевецким и произошло. В 1873 году в Вену, на всемирную выставку, приехал Великий князь Константин, возглавлявший тогда Государственный совет и русское военно-морское ведомство, и заинтересовался приборами талантливого польского изобретателя. А надо сказать, что перед восстанием поляков именно Константин был российским наместником в Царстве Польском, и ему неизбежно пришлось воевать с восставшими. То есть с Джевецким они были недавними врагами. Однако, как ни странно, именно к Константину у поляков имелось меньше всего претензий. Его наместничество считалось мягким, "либеральным". Он искренне пытался добром расположить поляков к Российской империи (за что позднее попал в легкую опалу при русском дворе и под пулю польского националиста – к счастью, и тут обошлось легким ранением). То есть Константин, за которым тогда были все судостроительные фабрики России (и, соответственно, огромные суммы государственных заказов), в какой-то мере был для поляков "хорошим русским". И Джевецкий охотно пошел с ним на контакт.

От предложения, которое сделал Константин, было трудно отказаться. Узнав, что изобретатель родился в имении родителей под Оршей, то есть формально является подданным Российской империи, он предложил Стефану войти в технический комитет Русского флота с окладом в 500 рублей (по тем временам это было жалование вице-адмирала). Ну, и Джевецкий, конечно, согласился. И отправился в Петербург.

Однако модернизация российского флота, для которой Константин "выписал" польского изобретателя в российскую столицу, как оказалось, откладывается. Началась война с Турцией, и нужно было решать насущные задачи. А задачи эти были довольно нелепыми. Дело в том, что после проигранной Крымской войны Россия не имела права держать на Черном море боевые корабли. Что же делать? Как воевать с турками? И кому-то в морском министерстве пришла счастливая мысль – вооружить пушками гражданские суда. Этим и пришлось заниматься Джевецкому. Он не только впихивал в беспомощные пароходы орудия мелкого и среднего калибра, но даже выходил на этих судах в море, чтобы проверить их "в деле". Одна из таких проверок чуть не кончилась для него трагически – в июле 1877 года пароход "Веста", на котором находился изобретатель, вынужден был вступить в бой с турецким броненосцем "Фехти-Буленд". На русском пароходе было всего 12 небольших орудий, однако искусство канониров помогло: турки после нескольких метких попаданий отступили. К этому мом