Наш веб-сайт использует файлы cookie, чтобы предоставить вам возможность просматривать релевантную информацию. Прежде чем продолжить использование нашего веб-сайта, вы соглашаетесь и принимаете нашу политику использования файлов cookie и конфиденциальность.
В апреле текущего года президент Касым-Жомарт Токаев дал поручение актуализировать ряд стратегических документов, в том числе – концепцию внешней политики Казахстана. Но, похоже, его поручение пока никто не спешит исполнять, поэтому мы решили как минимум начать разговор о том, какой должна быть новая концепция внешней политики нашей страны. Главный редактор журнала exclusive.kz Карлыгаш Еженова беседует с дипломатом, историком Рустемом Курмангужиным и политологом, директором центра «Альтернатива» Андреем Чеботарёвым.
– Вопрос, с которого, наверное, стоит начать: почему вы считаете, что Казахстану нужна концепция внешней политики?
Рустем Курмангужин: Начнём с того, что ялтинско-потсдамская система, которая в свое время была установлена в области международных отношений, сегодня не работает. Бреттон-Вудская система начала давать сбои. То есть мы вступили в фазу мирового циклического кризиса, и есть ещё один вид кризиса, поэтому мы не знаем, что будет завтра. И в этих условиях мы, Казахстан, должны посмотреть, какими мы должны быть, как мы должны выстраивать отношения на международной арене. Кроме того, сегодня наши основные политические партнёры находятся в жёсткой конфронтации, чего не было никогда при подготовке других концепций, особенно первоначальных. Все это диктует необходимость нового документа.
– Андрей, вопрос к вам: как выглядит действующая концепция внешней политики, и, на ваш взгляд, в каких именно аспектах она должна быть пересмотрена?
Андрей Чеботарёв: Во-первых, как уже сказал Рустем Салимович, меняется мировой порядок, меняется геополитическое окружение, ситуация в целом и в мире, и в региональном ракурсе. Поэтому, конечно, то, что было принято три года назад, уже утратило свою актуальность. Даже если посмотреть, например, на военную доктрину Казахстана – она была принята примерно в то же время, и в прошлом году, насколько я знаю, была пересмотрена. Соответственно, прав глава государства, когда говорит, что надо пересматривать и стратегию развития, и стратегию национальной безопасности, концепцию внешней политики. Во-вторых, после январских событий 2022 года у нас наступил качественно новый этап развития, и в прежней концепции, где говорится о преемственности, сохранении лучших традиций курса Елбасы, теперь уже бывшего, и т. д., даже терминология уже устарела. Третий важный момент: я не знаю, кто автор этой идеи — казахстанского лидерства в Центральной Азии, может быть, экс-президент, который тогда был председателем Совета безопасности, но сейчас, когда идёт активный процесс кооперации центральноазиатских республик (с 2018 года), говорить, что кто-то лидер, а кто-то не лидер — некорректно, от этого надо уходить. И, конечно, надо смотреть дальше, какие основные направления более актуальны, какие – неактуальны. Например, я помню, в прежней концепции внешней политики Казахстана были четко расписаны принципы, что такое многовекторность, что такое проактивность и т. д. Сейчас их просто перечисляют — мне кажется, эти пункты надо расширить.
– А вам не кажется, что вообще говорить о новой концепции внешней политики сейчас как минимум очень сложно, потому что концепция внешней политики должна исходить из вообще концепции стратегического развития страны. Насколько я понимаю (дай Бог, чтобы я ошибалась), несмотря на обилие стратегических программ, у нас нет чёткого понимания, куда мы движемся в долгосрочной перспективе.
Андрей Чеботарёв: Действительно — да, потому что есть ещё стратегия Казахстан-2030, которая на самом деле не утратила силу. Есть стратегия Казахстан-2050 – но президент сказал, что ее надо поставить на утрату. В принципе, это не документы юридического какого-то действия. А ведущие стратегии – Национальный план развития, стратегия национальной безопасности и концепция внешней политики — это уже документы политико-правового официального статуса, которые действительно надо пересматривать с учётом текущего момента.
– Как вы думаете, нужно ли в этой концепции ответить вопрос, кто мы все-таки сегодня — часть евразийского экономического и политического пространства, или мы должны уже как-то мигрировать в сторону, например, той же организации тюркских государств и т.д.?
Рустем Курмангужин: Выскажу свой, достаточно радикальный взгляд: Евразийский союз, как и Совещание по взаимодействию и мерам доверия в Азии – это идеи, которые родились 30 лет назад. Какая бы не была хорошая инициатива, в неё нужно вносить изменения. Сейчас ситуация в мире складывается так, что идёт образование определённых экономических зон. Если мы говорим о евразийской зоне, то тогда нам необходимо её расширять: как говорят экономисты, рынок нужен не менее 500 млн человек. Если мы получаем такой рынок, значит, данное интеграционное объединение работает, если нет — начинаются сбои.
– А за счет кого расширять?
Рустем Курмангужин: Это могут быть, на мой взгляд, все близлежащие страны (исключение — Китай, ему эта идея абсолютно не нужна, у него есть собственный проект), в перспективе — Турция, Иран. Поскольку, вот наглядный пример: как только Британия вышла из Европейского союза, и там сократилось количество потребителей (сейчас рынок 460 млн), в ЕС начались сбои. Понятно, это связано и с другими явлениями – кризисом, событиями на востоке Европы – но, тем не менее, законы экономики диктуют. И если мир будет распадаться на большие экономические зоны, то одной из зон может стать не Центральная Азия, как у Фредерика Старра, а большая Евразия. Эту идею надо изучать и реализовывать. В рамках этой идеи должны развиваться и все дальнейшие проекты — и региональные, и субрегиональные, другого пути у нас нет.
– Андрей, вы согласны с такой точкой зрения?
Андрей Чеботарёв: Согласен в том, что проект как концепция, которая была озвучена ещё в 1994 году, устарел, поэтому его надо пересматривать. Вообще регионализация — это естественный ответ на глобализацию: имеется в виду, когда начинают объединяться страны какого-то региона, например, есть АСЕАН (Ассоциация государств Юго-Восточной Азии), есть опыт арабских стран Персидского залива, латиноамерикански, африканских стран – у всех разный. Другое дело (я уже неоднократно об этом говорил), нам надо чётко обозначить наши национальные интересы. И это, кстати, к вопросу о том, зачем надо вносить поправки в концепцию: потому что они обозначены лишь в одном законе о национальной безопасности, их там 18, этих национальных интересов, и можно «утонуть», пока читаешь от первого до восемнадцатого. Это обесценивание, на мой взгляд: национальные интересы прописаны в каком-то законе. Они должны быть прописаны в концептуальном официальном документе, и тогда уже станет ясно, куда нам двигаться и как.
– Прошу прощения за стандартный и, наверное, уже надоевший вам вопрос. Да, идёт регионализация, но в чем проблема всех евразийских объединений: не бывает так, чтобы было интеграционное объединение без главного. Кто может быть главным? Казахстан будет стремиться к тому, чтобы стать главным центром евразийской интеграции?
Андрей Чеботарёв: Это со времён Нурсултана Абишевича было, что мы должны быть лидерами во всех инициативах, которые предлагаем. Другое дело – можем ли? Потому что да, можно прописать, как Казахстан занимает лидирующую позицию в Центральной Азии, но кроме нас, по-моему, это никто не признает.
– А как вы думаете, насколько перспективна инициатива возродить СВМДА, с которой «стряхнули пыль» в прошлом году? Может ли СВМДА быть альтернативой евразийской интеграции?
Андрей Чеботарёв: Евразийской – нет, но, как мне представляется, СВМДА может стать азиатским аналогом ОБСЕ – если, конечно, её поддержат ведущие страны. Отказываться от проекта, который мы уже вывели, скажем так, на новый уровень – только осталось, условно говоря, собрать подписи и подать в ООН, чтобы зарегистрироваться, мне кажется, не стоит.
– Вот вы знаете, недавно был опубликован некий стратегический документ российской высшей школы управления, где одна из основных стратегических идей — в том, что России нужно сейчас уйти от европоцентризма и обернуться лицом к Азии. В этом контексте СВМДА может быть продуктивной идеей?
Андрей Чеботарёв: Вот смотрите: до этого вы задали вопрос, где Казахстан может быть лидером – мы можем быть лидерами в СВМДА, но не потому что мы такие крутые, а потому что, как мне кажется, никто не заинтересован в лидерстве там, и нам с удовольствием это делегируют, но при условии, что будет формат смены председательства, как сейчас и происходит. Что касается России, я думаю, у нее особо в СВМДА интересов нет, у неё БРИКС на первом месте, и, как я понимаю, в ШОС они с Китаем на паритетных началах, и то чувствуется, что там больше лидирует Китай.
– Ещё один вопрос, который стоит достаточно остро — это антиядерные коалиции. Все эти годы мы страшно гордились тем, что мы подписали договор Договор о нераспространении ядерного оружия, страшно гордились нашим статусом антиядерной державы. Как это все сейчас выглядит, когда весь мир наращивает военную мускулатуру?
Рустем Курмангужин: Если опять вернуться в историю: когда первый президент дал слово, что мы от ядерного оружия отказываемся, это в конце концов обернулось подписанием в 1995 году соглашения по границе с Китаем – и это очень важный момент. В 1994 году мы приняли с американцами хартию демократического партнёрства, где они даже прописали гарантию даже безопасности Казахстана. Плюс инициатива по созданию СВМДА – все это сыграло свою роль. Нас стали рассматривать как серьёзное государство, которое держит слово, как ответственного участника мирового процесса. Сейчас же фактически началась гонка вооружений, и сейчас мы должны отстаивать то, что говорил уже глава государства как раз в ООН – чтобы в Центральной Азии была безъядерная зона, и получить все гарантии, что никогда никто никакую технологию сюда не принесёт, ничего здесь разрабатывать не будет. На это повлиять мы можем, это в интересах, кстати, и Китая, и России. То есть вся наша антиядерная риторика должна сконцентрироваться на конкретном проекте.
– А это рабочая версия? С учётом того, что и Россия, и Китай, особенно Ро
