Наш веб-сайт использует файлы cookie, чтобы предоставить вам возможность просматривать релевантную информацию. Прежде чем продолжить использование нашего веб-сайта, вы соглашаетесь и принимаете нашу политику использования файлов cookie и конфиденциальность.
Геноцид украинского народа, массовые расстрелы и мародерство устроили русские солдаты в десятках маленьких деревень, среди них и поселок Колонщина Макаровского района.
Журналистке Новини.LIVE удалось пообщаться с Мариной Подгорной, которая за два дня до уничтожения села уехала оттуда, забрав семью.
Читайте также: 31 день кровопролитной войны россии против Украины: все подробности
Мы из Оболонского района Киева. Я живу с трехлетней дочерью, а родители в доме напротив. Мне все звонили по телефону и говорили – подготовь хотя бы самые необходимые вещи. Я не верила, что в настоящем мире начнется война. Когда она началась, то я позвонила родителям со словами, что что-то бахкает. Мы все не поверили.
У нас был загородный дом в сторону Макарова, в деревне Колонщина. Мы не смогли уехать 24 числа, потому что впервые в жизни не завелась машина. Теперь я понимаю, что это был знак. В пятницу мы все же уехали. Семь часов в пробках, но добрались до дома. Буквально через пару часов мы в новостях видим, что мост взорвали, начинаются бои и это близко. Через полтора дня взрывы мы уже слышали возле себя. Исчез свет, а от него зависело все, даже вода.
С мобильного интернета мы увидели информацию, что бои уже в Макарове, но жили надеждами, что до нашего поселка не дойдут. А потом колонна кадыровцев пошла через нашу деревню. Наша армия их встречала и разбивала, снаряды летели в разные стороны. И так мы прожили восемь дней – без света, без тепла, баз связи, без еды, под обстрелами. Это было очень страшно, не передать словами. Мне и сейчас порой кажется, что у меня просто что-то с головой, и это я придумала.
Где-то на пятый день мы вышли во двор вдохнуть воздух, выгулять собаку, и я услышала шум, что на нас что-то летит. У меня был такой шок, что я запомнила саму картинку – летел огромный горящий самолет. Он упал на землю в 100 метрах от меня и моей дочери. Это был русский самолет.
Каждая ночь – это прощание с жизнью. Было супер холодно, мы жили постоянно в куртках. Малышка ложилась спать, а я не знала будем ли живы до утра. Окна содрогались, на крышу летели снаряды.
Волонтеры к нам добраться не могли. У соседей был генератор и ежедневно мы включали его и набирали воду. Она была ржавая. Греть еду и готовить было не на чем. Жечь костер мы не могли, чтобы не было дыма и это не привлекало внимание врага.
Ребенок постоянно говорил, что хочет есть. Я давала баранки, какое-нибудь печенье. Потом она перестала просить, потому что понимала – есть ничего нет. Остаться там было небезопасно.
Пиковая ночь была 4 марта, потому что войска были близко. Они блуждали, не знали местности. Мы с ценными вещами стояли у двери, чтобы в случае чего выбежать из дома и спастись. Но никакого плана у нас не было.
У ребенка моего седые волосы на голове. Она сидела в углу и говорила: "Мамочка, спаси, я очень боюсь". Мы выстроились машинами 5 марта. Наклеили таблички "дети, эвакуация". Полдня под обстрелами мы связывались с журналистами, писали всем, но никто к нам не мог добраться. Мы поняли, что наступает вечер, и мы никуда не поедем.
Следующий день, 6 марта, мы считаем своим вторым днем рождения. Одна машина уехала, ее расстреляли, но людям удалось спастись и они пешком вернулись в деревню. Женщина шла и ничего не говорила, у нее был шок.
Мы выходим из дома, а повсюду русские солдаты. Все замерли. Мужчины пошли к ним и просили пропустить детей и женщин, чтобы уехали. Я наших врагов за людей не считаю, но я не знаю, что на них повлияло и они нас пропустили. Они стояли с гранатами и автоматами, направляя их на наших ребят.
Солдаты показали карту, где они базируются, в лесу. Посоветовали нам выезжать через их блокпосты и засмеялись, что сделают нам коридор. Но мы понимали, что это будет путь смерти. Ибо за день до этого туда ехали люди и всех расстреливали без разговора.
Наши ребята посмотрели карту и мы поехали по другой дороге, по Житомирской трассе. На дороге обгоревшие тела, машины, военная техника. Мы проезжали наши блокпосты и один русский. У них были танки, техника, и одна пушка сопровождала всю колонну. Как только мы приблизились к ним, то над нами начали кружиться вертолеты. Но мы вырвались.
Из нашего городка уехали не все. Кому-то вообще некуда было ехать. Соседи вечером нам позвонили, и сказали, что русские солдаты начали ходить по домам, спрашивать, что и как. Из домов стали выносить телевизоры, технику. Мародерство процветало. Из того, что знаю – дома все разнесены.
А восьмого марта людям сказали, что у них есть час чтобы уехать или их расстреляют. Некоторые уехали сразу, а некоторые остались. Наш сосед с собаками остался, его уже нет в живых.
У меня не было страха, что мы умрем. Было страшно за ребенка, что либо меня убьют на ее глазах, либо ее на моих. Я себе где-то в голове думала, что если будут убивать – то лучше всех вместе. Сдаться мысли не было. Мы сейчас уехали в Словакию, но обязательно вернемся домой. Что бы то ни было, я готова убирать Житомирскую трассу, дворы, все делать, чтобы страна возродилась. Я не из тех, кто будет сдаваться.
